Мне избы серые твои

Городской человек, хоть он и читал Бианки все детство, никогда не поймет, почему в оврагах громкие пузыри и плавают совершенно синие лягушки. Интересно, что будет потом. Мне не хватает Митрича. Он бы объяснил.
Митрич живо реагирует на природные явления. Когда в городском снежном покрове появились проплешины, он радостно кричал:
- Гляди, грязюка!
В его четырехлетнем понимании грязюка значит - весна!
И он совершенно прав. Я тоже люблю грязюку, жалкие жолтенькие цветочки, ворох сухих листьев, которые, несмотря на свою сухость, совершенно не желают гореть. Я знаю, что жечь прошлогодние листья теперь не модно, но хочется услышать горький тоскливый дым.
Люблю кучи грязного снега под окнами, собаку, которая, наконец, может озирать с высокого крыльца расстояния и пешеходов, которых, впрочем, нет. Только изредка пробредут люди загадочной, похожей на вьетнамцев национальности с жалобным птичьим криком – Хозяйка, работ есть?
Работ полно, денег нет, так и уходят грустные вьетнамцы на рынки Москвы и Московской области.
Дома, как не хвалят заграничные краски, по-прежнему серые, почти серебряные. Такой масти бывают хорошо высушенные дрова и старые печальные псы.
Жарко, хотя раз в три дня я топлю, чтобы дом подсох и устаканился. Скоро мыть окна, перемывать посуду, копать ничтожные грядочки. Случайно чуть не наступила на заблудившегося шмеля, спасла бабочку Павлиний глаз.
И это – радость, которая недоступна непосвященным.